Кренке Н.А.   Ершова Е.Г.   Пономаренко Е.В.  

Изучение следов земледелия в бассейне Москвы-реки в железном веке

Докладчик: Кренке Н.А.

Исследование поддержано грантом РФФИ №19-04-01246а «Пространственно-временная динамика подсечно-огневой системы земледелия и ее влияние на экосистемы средней полосы России».

Длительное время реконструкция древнего (более древнего, чем средневековье) земледелия в Москворецком регионе опиралась лишь на косвенные/гипотетические данные. Очень удачное суммирование археологических материалов по этой теме, сделанное Красновым в 1971 г. [Краснов, 1971] имело «уязвимые» точки для критики. Например, трудно было доказать со 100% вероятностью, что распространение железных серпов связано именно с земледелием. Единичные палеоботанические данные о земледелии, относящиеся к бронзовому веку, казалось бы, с очевидностью свидетельствовали, что в железном веке эта отрасль хозяйства должна была развиться ещё больше, но прямых свидетельств было крайне мало. В 1980-е гг. были реализованы первые программы по сбору палеоботанических данных путем извлечения из культурных слоев зерен культурных злаков (городище Дьяково, селище Веськово) и анализу спорово-пыльцевых диаграмм культурных слоев. Первые результаты (аналитик Н.А. Кирьянова) превзошли ожидания. Оказалось, что слои памятников дьяковской культуры, начиная с её раннего этапа, были весьма насыщены зернами проса, пшеницы и ячменя. Спорово-пыльцевые спектры образцов из культурного слоя (аналитики В.С. Гунова, Е.А. Спиридонова) дали очень высокий процент травянистой растительности. На этом основании были сделаны предположения об очень высоком развитии агроландшафтов в железном веке, функционировании пашенной формы земледелия с длительным использованием одних и тех же участков. Этому выводу давало подтверждение и изучение системы расселения, отличавшейся в долине Москвы-реки высокой степенью «устойчивости» на протяжении многих столетий [Кренке, 1988]. Данная точка зрения вызвала критику [Конецкий, Самойлов, 2000], исходившую в значительной степени из «общих соображений» и отсутствия прямых археологических свидетельств о применении пахотных орудий. Примерно в это же время было проведено изучение разрезов погребенных почв под валами некоторых москворецких городищ (Троицкое, Луковня 2, Коробово). Результаты были не вполне однозначными. Зафиксировать в плане следы пахотных борозд не удалось, но почвенные профили имели существенное сходство именно с профилями погребенных старопахотных горизонтов. Дальнейшее развитие данной темы показало, что остатки зерен культурных злаков обязательный атрибут культурных слоев городищ (что в общем то было ясно после работ на городище Дьяково). Зерна тех же самых культурных злаков были отмыты на городищах Ростиславль и Настасьино. При этом концентрации сильно варьировали. Незначительная концентрация зерен на городище Настасьино послужила основанием для вывода о незначительной роли земледелия в хозяйстве [Антипина, Лебедева, 2005]. Этот вывод не кажется вполне убедительным, так как на других памятниках концентрации зерен существенно выше, нежели на городище Настасьино, кроме того, методика процедуры отмывки на данном памятнике не была детально описана. Дальнейшие опыты по применению флотации на таком редком, с точки зрения топографии (удален от долины основной реки), памятнике, как селище (городище) Царицыно 1 показало, что зерна культурных злаков присутствовали и там [Археология парка «Царицыно, 2008].
То есть к началу 2000-х гг. вопрос состоял в том, чтобы оценить, в какой же степени был распространен агроландшафт, каковы были размеры сельскохозяйственных угодий, окружавших городища, являлись ли они изолированными очагами, или сливались в единые культурные ландшафты в долине Москвы-реки?
Более тщательное источниковедческое изучение спорово-пыльцевых диаграмм по разрезам культурного слоя Дьякова городища привело авторов к выводу, что процент пыльцы травянистой растительности там местами сильно завышен, по причине того, что часть этой пыльцы могла быть связана с накоплением её в слоях жилищ, в конструкциях которых использовалась солома и разнообразные травянистые выстилки [Ершова, Кренке, 2014]. Решение проблемы требовало новых подходов и выбора нового микрорегиона для исследования, где можно было найти удобные «природные архивы», расположенные в различных ландшафтных нишах и на разном удалении от центральных поселений железного века. Таким микрорегионом стала территория Звенигородской биостанции МГУ рядом с г. Звенигородом.  В пределах территории биостанции расположены два городища железного века. Одно на кромке берега Москвы-реки (Луцино), другое на её правом притоке речке Сетуни (Бушаринское). Таким образом, территория биостанции включает полностью пространство между двумя городищами, где располагались их ресурсные зоны. Здесь был выявлен целый спектр объектов, где формировались торфяные залежи – «висячие болота» в тыловой части поймы Москвы-реки, водораздельные болота, удаленные от русла рек на разное расстояние – Луцинское, Шараповское, Волковское (карьев «Сима»), а также пойменные отложения. Кроме того, на этой территории имеются древнерусские курганы XII в. под насыпями которых сохранились погребенные почвы (не только поверхности XII в., но и более древние горизонты, соответствующие железному веку). В итоге исследования этих объектов можно утверждать, что следы хозяйственной деятельности железного века, в том числе земледельческой, нашли отражение в спектрах пыльцы в почвах и болотных торфяниках, удаленных от городищ на 1-2 км. То есть сведение леса вокруг поселений железного века было весьма значительным, хотя и не таким тотальным, как рисовалось по данным диаграмм из культурного слоя Дьякова городища. Хозяйственная деятельность и пожары способствовали коренной перестройке состава древостоя, смены широколиственных (липовых) ассоциаций на вторичные сосновые и березовые леса.
Благодаря разработке критериев диагностики подсеки, удалось зафиксировать следы подсечного земледелия в ряде пунктов вокруг городищ. То есть оправдалось возражение коллег археологов о том, что подсечное земледелие было развито у населения Москворечья в железном веке. С другой стороны, вопрос о степени развития (и вообще наличие) пашенной формы земледелия не снят с повестки исследований. Есть сильные основания предполагать, что оно всё-таки было и комбинировалось с подсекой. На это указывает очень стабильная система расселения с относительно «густым» расположением синхронных поселений. Затем «общие соображения» также имеют значения. По многим параметрам культура городищ железного века Москвы-реки была на уровне «европейских трендов» по многим показателям материальной культуры. А ведь пашенное земледелие было хорошо развито в Европе за пределами римского лимеса в этот период, что наиболее ярко показали работы в Дании. Дело осталось за малым – найти надежно диагносцируемые участки древней пашни, которые можно уверенно датировать железным веком.


К списку докладов