Экология древних и традиционных обществ-2020

Тюмень, 2-6 ноября 2020 г.

• Программа
• Участники
• Доклады
• Регистрация/Вход

Ковтун И.В.   Онищенко С.С.   Соколов П.  

Конь в ритуальных практиках ирменцев

Докладчик: Ковтун И.В.

И.В. Ковтун, С.С. Онищенко, П.Г. Соколов

Федеральный исследовательский центр угля и углехимии СО РАН,

Кемерово, Кузбасс, Россия

ivkovtun@mail.ru, onis65@mail.ru, pgsokolov@yandex.ru

Конь в ритуальных практиках ирменцев

I.V. Kovtun, S.S.Onishchenko, P.G. Sokolov

Federal Research Centre of Coal and Coal Chemistry of Siberian Branchof the RAS,

Kemerovo, Kuzbass, Russia

ivkovtun@mail.ru, onis65@mail.ru, pgsokolov@yandex.ru

The Horse in the Ritual Practices of Irmens

ABSTRACT: The article is devoted to the image and place of the horse in the funeral, memorial and mythocalendary rites of the population of the Irmen culture. The authors compared the finds of bone remains of horses and other domestic and wild animals in the Irmen settlements of the Kuznetsk Basin: Tanai 4a, Toropovo 7 and Medynino 1. The uniqueness of the dominance of horses’ bone remains in construction 30 of the settlement Tanai 4a, which has no analogues in the settlements of the Irmen culture, was revealed. The most complete set of data on the use of horses in different rites in settlements and burial grounds, verifying the unity of such ritual practices in various areas of the Irmen area, is presented. Parallels are drawn between the zooarchaeological complex of construction 30 of Tanai 4a and the Irmen tradition of horse sacrifice, with the use of horse meat in the ritual meals of Irmens. The key role of the horse skull in the symbolization of mythocalendar representations, in funeral and liturgical practices of the population of the Irmen culture, is established. The meaning of the South-Western and North-Eastern directions in the orientation of sacrificial animals’ heads is reconstructed. Direct meaningful parallels between horse immolations in the Irmen necropolises and significant elements of the ashvamedha rite are substantiated. A version concerning the origins of the tradition of horse slaughtering and the mythoritual content of Irmen ideas about the image and role of the sacrificial horse is proposed.

Анализ фаунистических сборов из ирменских поселений Танай 4а, Торопово 7 и Медынино 1 в Кузнецкой котловине выявил неоднородные сведения о месте лошади в жизнедеятельности ирменцев данного региона.

Поселение Танай 4а расположено в северо-западной, наиболее остепнённой части котловины, на границе с Салаирским кряжем. Здесь исследовано ирменское сооружение № 30 площадью 262 кв. м, в некоторых ямах которого ирменская керамика залегала совместно с андроноидной керамикой другой культуры, что подтверждает их частичное сосуществование [Бобров, Жаронкин, 2000, с. 238-240]. В 2016 г. последняя была выделена в самостоятельную танайскую культуру [Ковтун, 2016, с. 68-71]. Сначала предполагался ритуальный или полифункциональный характер этого нестандартного помещения, возможно, связанного с погребальной обрядностью, имевшего ямы со следами огня, остатки бронзолитейного производства и керамику с исключительно ритуальной орнаментацией и др. Но позднее от этой идеи отказались в пользу сугубо хозяйственного назначения сооружения [Бобров, Жаронкин, 2000, с. 238-240; Бобров, Жаронкин, 2001, с. 233-234]. В структуре ирменского зооархеологического комплекса данной постройки доминирует триада домашних животных, с преобладанием лошади [Онищенко, 2015, с. 56-58] (табл. 1). Из 46 образцов скелета лошадей с установленным возрастом – 41 принадлежал молодым животным от 0,5 до 3 лет.

Поселение Медынино 1 расположено в восточной лесостепной части котловины, вблизи р. Стрелина, левого притока Томи. Здесь обнаружена небольшая серия зубов, фаланг и метаподий от 10 лошадей. Возраст определён для 3-х особей – менее 2,5–3 лет.

Поселение Торопово 7 находится в лесостепной центральной части котловины в среднем течение р. Касьма. Здесь обнаружен комплекс из двухкамерной полуземлянки включавший, в т.ч. остатки новорождённых ягнят и телят, и погребения взрослых и детей с сопроводительными захоронениями перинатальных ягнят и телят [Онищенко, Илюшин, 2017]. В жилище найден молочный нижний премоляр от лошади до 2,5 лет.

Таблица 1.

Видовой состав остатков животных из ирменских поселений Кузнецкой котловины

Существенная доля особей от 0,5 до 2–3 лет удостоверяет значимость именно этой возрастной группы, закреплённой показательными лингвистическими соответствиями. Так к общеугорскому состоянию восходят схожие венгерские и мансийские идиомы: 'лошадь-двухлетка', букв, 'лошадь второй травы', т.е. 'лошадь, пасшаяся на двух травах', 'лошадь-трёхлетка', букв, 'лошадь третьей травы' (венг.), 'двух трав лошадь' (манс.) [Хайду, 1985, с. 192]. В ирменскую среду подобные речевые обороты могли проникнуть как отражение соответствующей практики коневодства в составе праобско-угорских диалектов. К носителям последних, возможно, принадлежало населения ряда раннеандроноидных культур, включая еловскую культуру [Ковтун, 2016, с. 149].

Керамика из сооружения 30 Таная 4а отличается от других ирменских сосудов Кузнецкой котловины имеющимися у них валиками и воротничками, присущими, по мнению авторов, ирменской керамике Барнаульско-Бийского Приобья [Бобров, Жаронкин, 2000, с. 238]. Но такое заключение необоснованно селективно. Подобная керамика широко распространена, в т.ч. в зоне Обского водохранилища [напр.: Сидоров, 1983, с. 13-19], а связь танайских ирменцев с Новосибирским Приобьем более вероятна. Преобладание конских особей в сооружении 30 Таная 4а обусловлено особенным предназначением помещения и, вероятно, не отражает истинных пропорций ирменского стада. При этом соотнесение данного факта с жертвенно-обрядовыми практиками ирменцев указывает на ритуальное употребление конины.

Так, на ирменском поселение Быстровка-4 у входа в жилище № 4 на уровне первой ступеньки лежали три конских черепа. В жилище 5 в 30 см к северо-западу от очага 2 найдена каменная кладка круглой в плане формы (около 30 см в диаметре). На полу около кладки лежал череп лошади [Матвеев, 1993, с. 60, 63]. На поселении Милованово-3 была вскрыта жертвенная яма, содержавшая коготь медведя с фалангой, бронзовый нож и череп лошади [Сидоров, 1980, с. 7]. В погребении 4 ирменского кургана 6 ЕК-II найдены два конских черепа, ориентированные мордами на юго-запад, а между челюстями одного черепа зафиксирован фрагмент бронзового ножа. Ещё в нескольких могилах найдены фрагменты зубов, челюстей, а также черепа лошади [Матющенко, 2006, с. 11, 48, рис. 13, 6, 7а; с. 12-15].

Во рву ирменского кургана 5 могильника Телеутский Взвоз-1 найден череп лошади и развал сосуда [Папин, Грушин, 2003, с. 96]. Также во рву кургана 4 могильника Милованово-1 обнаружены скопления зубов и челюсть лошади, а также пять черепов баранов, а во рву кургана 23 Преображенки III найдены четыре сосуда и кости лошади [Зах, 1997, с. 86; Новикова, Дудко, 2015, с. 133]. В.И. Молодин упоминает находку конского черепа в ровике ирменского кургана либо Преображенки III, либо Абрамово-4 [Молодин, 1985, с. 133]. Вероятно в последнем, т.к. на аналогичный случай указан В.А. Захом: «В кургане 3 могильника Абрамово-4 в ровике лежал череп лошади, обращённый лицевой частью на юго-запад, с двух сторон его помещались сосуды» [Зах, 1997, с. 86].

Наиболее выразительны свидетельства ритуальных практик с участием коня, зафиксированные в циркумтанайском массиве ирменских некрополей. На северо-западной оконечности Кузнецкой котловины, в «конском погребении» 7 ирменского могильника Заречное-1 под кладкой из сланцевых плит в северо-западной части на материке лежал конский череп, обращённый на юго-запад, а по бокам длинные кости ног [Зах, 1997, с. 80]. В этом же могильнике исследован курган 25 содержавший как андроновские, так и ирменские материалы. Здесь в одной из ям найден череп лошади с нижней челюстью, ориентированный мордой на юго-запад и пробитый с левой стороны над глазницей. Рядом лежали другие костные остатки лошади, а также пробитый череп, кости и зубы медведя. Отдельной группой в южной части углубления лежали пробитый череп, кости ног, и лопатки лошади, кости других лошадей, череп и кости других домашних и диких животных [Мыльникова, Дураков, Кобелева, 2010, с. 103]. Конские жертвоприношения датированы андроновской эпохой [Мыльникова, Дураков, Кобелева, 2010, с. 114], но более вероятно совершение данных закланий представителями ирменской культуры.

В ирменских могильниках Титово I, а также в Журавлёво IV и Танай VII, с восходящими к андроновским, каменными статуарными сооружениями [Ковтун, Горяев, 2001, с. 59] над мужскими могилами также зафиксированы манипуляции с конскими головами. В центре насыпи кургана 1 Титовского могильника, включавшего погребение в каменном ящике, на глубине 0,3 м был найден череп лошади [Савинов, Бобров, 1978, с. 50]. В Журавлёво IV под насыпью кургана 10, в 4 м к югу-юго-востоку от центра данного сооружения, в неглубокой яме находились девять конских черепов, ориентированных на юго-запад (пять черепов) и северо-восток (четыре черепа) [Бобров, Чикишева, Михайлов, 1993, с. 37]. Так олицетворялся восход солнца на северо-востоке во время летнего солнцестояния и его закат на юго-западе в момент зимнего солнцеворота. Количество же конских черепов символизирует число месяцев, на которые приходится заметное смещение точек восхода и заката солнца к северо-востоку и юго-западу, соответственно.

Схожую мифокалендарную символизацию олицетворяли восемь найденных под дёрном конских черепов из находящегося в северной части лесостепного Приобья ирменского могильника Камень-1 с гранитными обелисками. Здесь в погребении 2 на периферии насыпи кости лошадей располагались хаотично, а «черепа были выложены в ряд, плотно друг к другу и чередовались по расположению: одни из них положены на теменную кость, а другие – на верхнюю челюсть» [Новиков, 2001, с. 62-63; Новиков, Степаненко, 2010, с. 44, 50, рис. 6, 1, 3]. Как видно, направление «квадриг», по-видимому, также символизирует движение в разные стороны: либо прямо (?), либо вверх.

В могилах, ближайших к яме с конскими черепами из Журавлёво IV, зафиксированы надмогильные каменные обелиски высотой 0,8–1,0 м [Бобров, Чикишева, Михайлов, 1993, с. 37–39]. В кургане 7 Таная VII также найдены обелиски в трёх захоронениях и яма с пятью (?) конскими черепами [Бобров, Горяев, 1998, с. 182, рис. 1, 4; с. 184; Михайлов, 2000, с. 335; Михайлов, 2001, с. 194], а в кургане 14 обнаружили материковую яму № 14, содержавшую пятьдесят два конских черепа с проломленными лобными костями, а также длинные кости ещё двух лошадей [Бобров, Горяев, 1998, с. 183]. В восточной части ямы зафиксировано бревно [Бобров, Мыльникова, Горяев, 1997, с. 145], напоминающее жертвенный столб-«коновязь». Это уникальный случай и ни само ирменское общество, ни культуры эпохи бронзы Северо-Западной Азии не дают нам примеров подобных конских гекатомб. Единственная вероятная параллель, возможно, зафиксирована в карасукском могильнике Сухое Озеро II, где в специальной ограде находились остатки более 40 конских шкур (?) [Вадецкая, 1986, с. 55].

Яма с конскими черепами из Таная VII, подобно ориентации конских голов из Журавлёво IV, вытянута по линии северо-восток – юго-запад. Кроме того, в могиле 5 кургана 12 Таная VII зафиксированы останки умершего и трупосожжение коня, также ориентированные по длинной оси с северо-востока на юго-запад [Бобров, Горяев, 1998, с. 184]. Примечательно, что и жертвенный конь в ашвамедхе движется в северо-восточном направлении, т.е. по линии ориентировки конских черепов из Журавлёво IV, могилы с трупосожжением коня и жертвенной ямы с «коновязью» и конскими черепами из Таная VII: «Затем они отпускают его (коня) к северо-востоку для этого, а именно, на северо-восток – это область, как богов, так и человека» [Satapatha-Brahmana, XIII. 4. 2. 15]. На северо-восток обращён и влекущий лыжника ростовкинский конь [Ковтун, 2012, с. 49-55]. Следовательно, истоки описанных мифокалендарных представлений ирменского населения, олицетворяемых конскими образами, восходят к мировоззренческому комплексу сейминско-турбинской эпохи.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

Бобров В.В., Горяев В.С. Лошадь в погребальном обряде ирменской культуры // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Материалы VI Годовой итоговой сессии Института археологии и этнографии СО РАН, Декабрь 1998 г. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 1998. Т. IV. С. 182-186.

Бобров В.В., Жаронкин В.Н. О новом типе сооружений ирменской культуры (по материалам полевых исследований поселения Танай-4а) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАиЭ СО РАН, 2000. Т. VI. С. 237-240.

Бобров В.В., Жаронкин В.Н. Новые материалы поселения Танай-4а // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАиЭ СО РАН, 2001. Т. VII. С. 231-235.

Бобров В.В., Мыльникова Л.Н., Горяев В.С. Новые исследования на могильнике Танай-7 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Материалы V Годовой итоговой сессии Института археологии и этнографии СО РАН, посвящённые 40-летию Сибирского отделения РАН и 30 летию Института истории, филологии и философии СО РАН. Декабрь 1997 г. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 1997. Т. III. С. 144-149.

Бобров В.В., Чикишева Т.А., Михайлов Ю.И. Могильник эпохи поздней бронзы Журавлёво-4. Новосибирск: ВО «Наука». Сибирская издательская фирма, 1993. 157 с.

Вадецкая Э.Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. Л.: Наука, 1986. 178 с.

Ковтун И.В. Конь и лыжник. Труды Музея археологии и этнографии Сибири ТГУ. Томск: ТГУ, 2012.Т. IV. 128 с.

Ковтун И.В. Андроновский орнамент (морфология и мифология). – Казань: Издательский дом «Казанская недвижимость», 2016. 547 с.

Ковтун И.В., Горяев В.С., Могильник Танай XII и культурно-хронологические особенности андроновской статуарной и изобразительной традиций // Историко-культурное наследие Северной Азии. Барнаул: АГУ, 2001. С. 53-63.

Матвеев А.В. Ирменская культура в лесостепном Приобье. Новосибирск: Изд-во Новосиб. Ун-та, 1993. 181 с.

Матющенко В.И. Еловский археологический комплекс. Часть третья. Еловский II могильник. Комплексы Ирмени и раннего железа. Омск: Изд-во ОмГУ, 2006. 120 с.

Михайлов Ю.И. К проблеме исследования коммуникативной символики каменных стел и изваяний в контексте палеосоциологического анализа комплексов эпохи поздней бронзы юга Западной Сибири // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2000. Т. VI. С. 334-341.

Михайлов Ю.И. Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы). Кемерово: Кузбассвузиздат, 2001. 363 с.

Молодин В.И. Бараба в эпоху бронзы. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-е, 1985. 200 с.

Мыльникова Л.Н., Дураков И.А., Кобелева Л.С. Исследование кургана № 25 могильника Заречное-1 // Андроновский мир. Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2010. С. 98-117.

Новиков А.В. Исследования на могильнике ирменской культуры Камень-1 // Пространство культуры в археолого-этнографическом измерении. Западная Сибирь и сопредельные территории: Материалы XII Западно-Сибирской археолого-этнографической конференции. Томск: изд-во Том. ун-та, 2001. С. 62-64.

Новиков А.В., Степаненко Д.В. Камень-1 – могильник ирменской культуры в южнотаёжном Приобье // Археологические изыскания в Западной Сибири: прошлое, настоящее, будущее (к юбилею профессора Т.Н. Троицкой). Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. пед. ун-та, 2010. С. 39-60.

Новикова О.И., Дудко А.А. Ритуальные комплексы на курганных могильниках ирменской культуры // Вестник Кемеровского государственного университета, 2015. Вып. 2, Т. 6. С. 131-135.

Онищенко С.С. Энеолитический зооархеологический комплекс поселения Танай 4а (Кемеровская область) // Вестник Кемеровского государственного университета, 2015. № 4 (64). Т. 3. С. 55-61.

Онищенко С.С., Илюшин А.М. Неординарные артефакты периода поздней бронзы – начала перехода к раннему железному веку на Торопово-7 в Кузнецкой котловине // V (XXI) Всероссийский археологический съезд (Барнаул, 02-07 октября 2017 г.). Барнаул: АлтГУ, 2017. С. 785-786.

Папин Д.В., Грушин С.П. Ирменский комплекс на памятнике Телеутский Взвоз-1 // Аридная зона юга Западной Сибири в эпоху бронзы. Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 2003. С. 93-103.

Савинов Д.Г., Бобров В.В. Титовский могильник (к вопросу о памятниках эпохи поздней бронзы на юге Западной Сибири) // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск: Изд-во «Наука», Сиб-е отд-е, 1978. C. 47-62.

Сидоров Е.А. Отчёт о работах Миловановского отряда Новосибирской археологической экспедиции // Архив ИА РАН. Р-1, № 8139, 1980.

Сидоров Е.А. Стратиграфия поселения Милованово-3 // Археологические памятники лесостепной полосы Западной Сибири. Новосибирск: Изд-во НГПИ, МП РСФСР, 1983. С. 10-20.

Хайду П. Уральские языки и народы. М.: «Прогресс», 1985. 430 с.

The Satapatha-Brâhmana. According to the text of the Mâdhyandina school. Translated by Julius Eggeling. Part V. Books XI, XII, XIII, and XIV // The sacred books of the east. Translated by various oriental scholars and edited by F. Max Müller. Oxford: At the clarendon press, 1900. Vol. XLIV. 596 + 8 p.